Ситуация с отходами в российских городах-миллионниках близка к катастрофической. Помогут ли решить проблему мусоросжигательные заводы, которые построит в Подмосковье и Казани японско-швейцарская Hitachi Zosen Inova?
Мусором со свалок Подмосковья можно завалить всю площадь внутри Садового кольца, говорится в брошюре «Гринписа». Если проблему не решать, то ежегодно под московские отходы будет отходить по 48 Красных площадей, предупреждают экологи. Помогут мусоросжигательные заводы, заверял жителей подмосковной Балашихи Владимир Путин на своей недавней «Прямой линии»: «Это хорошие технологии, японские, по-моему «Хитачи», и строить будет «Ростех». Спустя неделю свалка в Балашихе была закрыта, а еще через две состоялась презентация проекта японско-швейцарской Hitachi Zosen Inova (HZI).
Представители компании нескромно называли свой проект шедевром и даже сравнивали его с собором Василия Блаженного. Экологи же настаивают, что мусор нужно не сжигать, а перерабатывать. Forbes выяснял у гендиректора HZI Франца-Йозефа Менгеде и вице-президента компании Андреса Кроненберга, в чем заключается их технология и насколько она опасна для местных жителей.
В чем заключается роль HZI в проекте?
Франц-Йозеф Менгеде: Наша основная роль — инжиниринг всего процесса выработки энергии из отходов. Мы обладаем обширными знаниями и опытом в строительстве мусоросжигательных заводов под ключ. Внедрение технологий и производство оборудования будет происходить совместно с российскими партнерами.
Где технология уже была апробирована?
Франц-Йозеф Менгеде: Наша компания построила более 500 объектов по этой технологии по всему миру, включая более двухсот объектов в Европе. Компания также работает над строительством и заменой старых заводов в Японии и над проектами в Китае.
Какие страны производят больше всего отходов?
Франц-Йозеф Менгеде: Объем образуемых отходов напрямую зависит от численности населения. В развитых странах каждый житель производит в среднем около 700 кг мусора в год. Так что это чистая математика. Если население США составляет 330 млн людей, то и объем образуемых отходов значительный. Если население составляет 140 млн чел, как в России, то и отходов в несколько раз меньше, чем в США. Правда, свою роль играет и качество жизни. Например в Китае (более 1,3 млрд жителей. — Forbes) образуется около 200 млн тонн отходов в год, примерно столько же, сколько и в США. Чем ниже уровень жизни, тем меньше отходов.
А с какими городами сопоставима Москва?
Франц-Йозеф Менгеде: Со всеми крупными городами – Мехико, Нью-Йорк, Лондон, Сеул. Эти города объединяет один тренд: свалки вокруг них сопоставимы с размерами самих городов.
Почему мусоросжигательный завод предпочтительнее завода по переработке отходов?
Франц-Йозеф Менгеде: В первую очередь, переработка отходов наиболее эффективна, когда например, металлы, бумага и стекло собраны жителями раздельно. Для этого необходима работа с населением. Во-вторых, в любом случае, завод по переработке — лишь промежуточное звено. Ведь есть мусор, непригодный для переработки. И наши мусоросжигательные заводы, преобразующие отходы в энергию, замыкают эту цепочку.
Иными словами, Россия еще не готова к перерабатывающим заводам, так как населению не привит раздельный сбор мусора?
Франц-Йозеф Менгеде: Я думаю, вам нужно и то, и другое. Отходы пригодные к раздельному сбору и переработке составляют максимум 50% всего мусора. Для остальных отходов тоже нужно решение. И оно заключается в заводах, перерабатывающих отходы в энергию. Вопрос не в «либо-либо», вопрос в том, что нужны оба решения.
Еврокомиссия установила за переработкой мусора приоритет. Почему Россия предпочла сжигание?
Франц-Йозеф Менгеде: Не могу ответить на этот вопрос. Я не уполномочен комментировать то, что происходит у вас в сфере окружающей среды.
Разве вашим заводам не будет проще с предварительной сортировкой?
Франц-Йозеф Менгеде: Если коротко: нам без разницы. Наши заводы способны утилизировать любые отходы. Мы советуем муниципалитетам организовать раздельный сбор и последующую переработку отходов. Но если нет, то нет. Наши заводы справятся.
Эксперты говорят, что мусоросжигательные заводы стоят в два раза дороже, чем перерабатывающие.
Франц-Йозеф Менгеде: Да, построить мусоросжигательный завод, перерабатывающий отходы в энергию, дороже, чем перерабатывающий. Но перерабатывающий завод не сможет переработать 100% неотсортированного мусора. Остаточные отходы — самые сложные. Для того, чтобы экологично и безопасно их устранить, требуются специальные технологии.
Иными словами, как бы дороги ни были ваши заводы, без них не обойтись, так как 50% мусора не пригодны для переработки и их нужно сжечь?
Франц-Йозеф Менгеде: Да. Или их придется захоронить на полигоне.
Андрес Кроненберг: Я хотел бы добавить. Существуют заводы по переработке мусора, которые могут принимать несортированный мусор. И они дешевые. Но и они не решают проблему полностью. Они способны отобрать и направить во вторичный оборот лишь 20% всех поступающих на них отходов. Остальные 80% остаются в виде мусора, который все равно нужно отправлять на завод по переработке отходов в энергию или полигон. При внедрении системы раздельного сбора можно перерабатывать до 50%. Но проблема все равно не решается.
А двукратное различие в стоимости действительно существует?
Франц-Йозеф Менгеде: Это близко к правде. Но дело в том, что за полцены вы получите завод, перерабатывающий 20% отходов. А мы предлагаем решение для всех 100%.
Экологи говорят, что после сжигания остаются зола и шлак. То есть нельзя сказать о 100%-ной утилизации?
Франц-Йозеф Менгеде: Из шлака, оставшегося после сжигания, мы отбираем металлы. А остаток – инертный материал — можно использовать в строительстве. Если брать весь вес отходов за 100%, то остается 30% этого веса в виде шлака. 3% от всей массы отходов приходится на летучую золу, которая оседает на фильтрах газоочистки. Ее класс опасности выше из-за содержания тяжелых металлов. Ее нужно безопасно захоронять на полигоне.
Если говорить про якобы безвредный шлак, который используют в строительстве. Экологи утверждают, что из него также могут выделяться опасные вещества.
Андрес Кроненберг: Шлак обрабатывается при температуре выше 900 градусов. В нем совершенно точно не остается никаких вредных веществ. Опасные вещества содержатся в летучей золе. Ее нужно захоронять и не допускать ее попадания в окружающую среду.
Как именно вы захороняете опасную золу?
Андрес Кроненберг: Зола смешивается с цементом, стабилизируется и отправляется на полигоны в виде блоков.
Экологи также указывают, что от сжигания мусора в атмосферу поступают около 250 опасных веществ. Так ли это и сколько составляет пояс так называемого «диоксинового загрязнения» ваших заводов?
Андрес Кроненберг: Начну со второго вопроса. Ответ прост: вокруг наших заводов нет абсолютно никакой опасной территории. Исследования показывают, что не существует никакого негативного влияния от деятельности заводов на окружающую среду. Европейское законодательство, регулирующее выбросы, указывает, что вы не подвергаетесь какому-либо вредному воздействию, если живете рядом с заводом.
Насколько близко?
Андрес Кроненберг: Буквально напротив. Даже если живете на самом заводе. Так что мы строим их рядом со школами и детскими садами. Наши заводы полностью соответствуют европейскому законодательству и абсолютно безопасны.
То есть, нет никакого радиуса заражения?
Андрес Кроненберг: Определенно нет. Вы также подняли вопрос о диоксинах. Больше всего диоксинов выделяется при пожарах на свалках. Это очень опасно. Наша технология заключается в том, что мы смешиваем дымовые газы с чистым воздухом и подвергаем воздействию высокой температуры. В итоге практически все вредные вещества сгорают. То есть наши заводы не производят практически никаких диоксинов.
Практически или никаких?
Андрес Кроненберг: 0,1 нанограмм на кубический метр дымовых газов. В этом смысле показательна ситуация в Германии. В 1990 году мусоросжигательные заводы, построенные там по старой технологии 70-х годов, выбрасывали в воздух 400 грамм диоксинов в год. Это составляло 30% всех выбросов диоксинов в Германии. Вот откуда эта история с вредными выбросами. Но технология развивается. В 2000 году Германия удвоила мощности по производству энергии из отходов. При этом за год все заводы произвели всего 0,5 грамм диоксинов. Это менее 1% всех выбросов диоксинов в Германии.
А если в печь попадают батарейки или ртутные градусники?
Франц-Йозеф Менгеде: Никакой разницы. Завод так разработан, что даже если батарейки и термометры сжигаются, то это никак не влияет на работу завода и его безопасность и экологичность.
Андрес Кроненберг: Я работаю в компании более 20 лет. И наш офис в одном километре от мусоросжигательного завода в центре Цюриха. Если я себя плохо чувствую, то не из-за золы с завода.
Какие гарантии производителя предоставляет HZI?
Франц-Йозеф Менгеде: Первые два года после запуска мы следим, чтобы технология была исправна и безопасна. Кроме того, мы следим за тем, чтобы управление заводом осуществлялось на профессиональном уровне. Есть как гарантия производительности, так и обязательства «РТ-Инвеста» («дочка» «Ростеха») по осуществлению операционной деятельности.
То есть, гарантия HZI действует два года?
Франц-Йозеф Менгеде: Наша базовая гарантия действует на протяжении двух лет с того момента, как завод был запущен. В дальнейшем обязательства по обслуживанию завода берет на себя собственник, «РТ-Инвест». Мы предоставляем инструкции по безопасному и продолжительному функционированию завода. И если им не будут следовать, наша система подаст сигнал, что управление осуществляется небезопасно. И сделает это незамедлительно, до того, как возникнет угроза населению. Тогда завод автоматически перестает принимать отходы.
И еще: правильно ли я понял, что нет никакой разницы, где географически будет построен завод? Ведь он якобы не производит вредных веществ.
Андрес Кроненберг: Я бы сформулировал это по-другому. Завод будет работать в соответствии с лимитами, установленными Евросоюзом. Доказано, что эти лимиты установленным на таком уровне, чтобы они не были вредными для людей.
Вы говорили, что 55% оборудования для ваших заводов будет российским. Как вы будете контролировать российских поставщиков?
Франц-Йозеф Менгеде: Мы сделаем детальный проект самого оборудования. И будем осуществлять мониторинг качества во время производственного процесса.
Известно, кто станет поставщиками?
Франц-Йозеф Менгеде: Мы находимся в процессе отбора. Финального решения еще нет.
А HZI планирует запустить собственное производство в России?
Франц-Йозеф Менгеде: У нас в принципе нет своего производства. У нас есть технология, мы занимаемся проектированием и разработкой. А оборудование мы закупаем у местных производителей.
HZI получит в заводах не менее 8%. Учитывая, что на 20% проект будет профинансирован за счет собственных средств, получается вы вложите около €40 млн?
Франц-Йозеф Менгеде: Математически это верно.
А сколько на самом деле?
Франц-Йозеф Менгеде: Мы не будем комментировать сумму. Можем лишь сказать, что у нас будет миноритарная доля в московских и казанском заводах.
Легко ли вам находить общий язык с оружейным концерном?
Франц-Йозеф Менгеде: Мы работаем с менеджментом «РТ-Инвест», не напрямую с «Ростехом». Помимо инвестиций в «РТ-Инвест» мы не заметили, чтобы «Ростех» активно участвовал в проекте. Но «Ростех» занимается не только поставками оружия, у него есть и гражданское производство. Возможно часть оборудования, выпускаемого на гражданских производствах «Ростеха», будет использована в проекте. Сейчас изучаем этот вопрос.
Вы впервые сталкиваетесь с таким заказчиком?
Франц-Йозеф Менгеде: У нас были разные заказчики. Энергетические компании, такие как Scottish & Southern Energy, Covanta, Veolia. Местные власти, например, муниципалитет Лозанны в Швейцарии. Была компания из США Wheelabrator, которая имеет и оборонный сегмент. У нас самые разные клиенты. Главное, что все эти компании имеют контракт на переработку отходов определенного региона. Точно так же как и «РТ-Инвест» в Московской области и Казани.
Часто ли вы работаете с госкомпаниями?
Франц-Йозеф Менгеде: У каждой страны свой подход. Во Франции очень высокая доля государственного участия в компаниях, связанных с экологией. В Швейцарии 100% таких компаний принадлежит муниципалитетам. На Ближнем Востоке это исключительно государственные компании. Где-то это совместное владение муниципалитетов и частных инвесторов.
Видите ли вы какие-либо риски в работе с «Ростехом», который находится под санкциями?
Андрес Кроненберг: Мы обсуждали со швейцарским правительством вероятность санкций против «Ростеха». Ничего подобного не рассматривается.
А не боитесь, что из-за проекта с «Ростехом» от работы с вами откажутся страны, которые ввели санкции?
Андрес Кроненберг: Мы таких проблем не видим. То, чем мы занимаемся, это вопросы окружающей среды. То, каким образом минимизировать выбросы парниковых газов и решить экологические проблемы. Сегодня проблемы экологии и глобального потепления не знают границ. То, что мы делаем в России, позволяет защитить не только местную среду, но и мировую экологию. Мы же не танки или оружие продаем.
Получали ли вы одобрение на работу с «Ростехом» от стран, которые ввели санкции?
Андрес Кроненберг: Мы общались с представителями швейцарских властей и они сказали, что проблем с санкциями не будет.
В интервью Forbes топ-менеджеры HZI не ответили на некоторые вопросы, сославшись на недостаточную осведомленность. Чуть позже письменные ответы на них передал гендиректор и совладелец «РТ-Инвеста» Андрей Шипелов. По его словам, ситуация с отходами в российских городах-миллионниках «близка к катастрофической». В частности, в Москве «осталось два-три года на ее решение».
Шипелов пояснил, что финансирование проекта разбито на два раунда. В ходе первого 1,5 млрд рублей предоставил «РТ-Инвест». Инвестиционный период второго раунда составит три года, 20-30% из 150 млрд рублей вложат акционеры, в том числе и HZI. По его словам, японско-швейцарские партнеры инвестируют около $50 млн. Подробности сделки с бывшим заместителем гендиректора «Ростеха» Сергеем Скворцовым (приобретает 40% в «РТ-Инвест») Шипелов раскрывать не стал, но отметил, что и он будет инвестировать в проект.
«Ростех», по словам Шипелова, прямо не участвует в финансировании, хотя может выступить поручителем. Финансовые ограничения, которые накладывают на «Ростех» санкции, не должны сказаться на проекте, так как «РТ-Инвест» не будет кредитоваться в финансовых институтах «которые не работают с Россией». Например, около 40% финансирования может предоставить швейцарское агентство экспортного кредитования SERV.
Проект окупится за 15 лет за счет «зеленого тарифа» (предполагает премию при закупках электроэнергии). В результате для промышленных потребителей в московском регионе стоимость электроэнергии вырастет на 2,6%, в Татарстане – на 1,6%. При этом нагрузка на население, по словам Шипелова, не вырастет. Все пять заводов (четыре в Московской области и один в Татарстане) выйдут на полную мощность к 2022 году. До тех пор под отходы придется открывать новые полигоны.
